Ольга Маркова
душное, движущееся концентрическими кругами вокруг смерти повествование, наполненное птицами и коровами и смертями и запахами, кружит вокруг его смерти, отскакивая от нее куда то в бесконечное прошлое его жизни и снова к ней возвращаясь. так в его жизни все крутилось вокруг власти все держалось ее силой, это то что двигало им, что держало его бесконечное число лет что оставалось с ним всегда и спасало всегда но и оно не спасло от смерти, которая все же пришла, и оно оказалось обманом, толстым стеклом его лимузина за которым ничего не разглядеть только тонкие губы и мёртвые глаза а жизни нет
очень обстоятельный глубокий и разносторонний анализ жанра военной фотографии, ее истории и ее настоящего; ее критика, размышления о возможной пользе, о вызываемых чувствах, о цензуре и самоцензуре, о разнице взгляда на “свои” и “чужие” жертвы, у позиции наблюдателя, чтобы в конце книги признать что мы, те кто смотрят эти фотографии, здесь, по эту сторону, никогда не поймем на самом деле тех, кто по ту сторону, тех кто пребывает в этой войне и этих страданиях, не поймем ужаса войны и ее обыденности. чувства затухают, память проходит, остается мышление и осознание
“В то время было возможно все. Доллар стоил триллион рейхсмарок. До рая было рукой подать.”
Немного двойственное впечатление от этой книги. С одной стороны, там, где автор описывает просто свою жизнь, жизнь простого берлинца в период с 1914 по 1938, это очень сильно. Как сам автор неоднократно повторяет, он описывает свою частную жизнь, но этот пример частной жизни вполне может считаться типичным. Правда все же типичным для довольно узкой прослойки - для образованных, либерально-консервативных берлинцев, чей апостол Кант с его проповедью свободы в частной жизни и строгого подчинения закону в жизни общественной (все мы читали Что значит просвещение). И вот их жизнь, а точнее обрушение этой жизни в тотальном наступлении фашизма, это ощущение суживающегося кольца, кончающегося воздуха и, наконец, просто изчезновение этой самой частной жизни, передано замечательно. Но когда автор начинает рассуждать о субстанциальной природе немецкой нации, о порочности “товаришества”, связываемого им именно с фронтовым и фашистским товариществом, вот тут как то становится не очень интересно. Возможно сказывается разница в мировозрении моем и автора.
Этика как известно пытается понять как действовать правильно, “что я должен делать.” Но в современном мире этика превратилась скорее в “как я не должен действовать”, современное представление о Добре опирается на Зло (добро это не делание зла, существующего изначально, такой вот гностицизм), а представления о правах человека - на правах человека прежде всего как живого существа, как животного.
Критикуя все это, Бадью связывает этику прежде всего с событием - с встречей с Истиной, в которой (встрече) человек перестает быть только животным, но становится частью Бессмертного. и этика, по Бадью, это быть верным этой встрече, это продолжать, несмотря ни на что, несмотря на свою животную природу, свою единичную смертность и привлекательность привычного течения жизни.
Этическое правило по Бадью «Никогда не забывай то, с чем ты повстречался». Это, конечно, “по большому счету”, но иногда стоит вспоминать именно о “большом” счете, и продолжать, оставаться верным этой встрече. Потому что Зло - это искажение Добра, в том числе и предательством, - забыванием - этой встречи.
Сборник эссе, куда входит эссе Вечный фашизм с его 14 признаками фашизма, которое я уже читала раньше, и которое, на мой взгляд самое актуальное и на сегодня, может быть именно на сегодня. Прочие выглядят уже немного устаревшими. Хотя последнее эссе о миграции и о границах нетерпимости к преступлениям, совершаемым в другой стране (преступления с точки зрения внешней, но не внутренней) вызывает некоторые размышления о последствиях политики, опирающейся на эту нетерпимость.
с одной стороны, читая эту книгу погружаешься в такие глубины пессимизма и мизантропии, что, как говорится, господь, жги, а с другой - “С политической точки зрения, в условиях террора большинство примут правила игры, но найдутся такие, кто этого не сделает... . С точки зрения человечества, чтобы эта планета оставалась подходящим местом для человеческих существ, ничего больше и не требуется, ничего больше и не пожелаешь.” Арендт по прежнему вызывает во мне немного мрачную непреклонность остаться, попытаться остаться человеком. пошла читать истоки тоталитаризма.
в моменты катастрофы я, как выяснилось, хватаюсь за книги. взываю к не моей мудрости. арендт известна своим исследованием тоталитаризма и насилия, кто если не она сможет сказать что то, если не дающее надежду, то хотя бы понимание. да немного утешения я получила, хотя бы в том, что это все не ново. и что насилие не равно власти, и что насилие не способно выиграть на длинной дистанции. вопрос, хватит ли меня, чтобы пережить короткий период насилия, остался открытым.
Очень необычная книга, очень тягучее неспешное повествование. Чтение ее подобно рассматриванию картины Брейгеля или собиранию пазла элементов так на 1000. Кажется что на описание события уходит чуть ли не вдвое больше времени, чем на само событие. Не знаю, почему в описаниях часто упоминается жанр фэнтези. От фэнтези здесь только разве некоторые декорации. Это скорее готичное что-то, особенно ближе к концу.
Наконец-то я смогла дочитать до конца Фауста. Ну что сказать, обязательность чтения классики для того чтобы считаться культурным человеком, на мой взгляд переоценена. Возможно в более молодом возрасте это будет иметь смысл, но мне, честно, было скучно. По части идей - все довольно традиционно (для европейской культуры) и предсказуемо, по части языка - слишком гладко и тоже предсказуемо. А страсти - с греческой трагедией и рядом не стоит. Мефистофель еще более менее живой, а Фауст.. На терапию бы Фаусту походить, разобраться с желаниями. А то банально все как то.
Прошлый год я начала с прочтения Государства и революции, этот год начинается с книги, в которой Государство и революция, в числе прочего, критикуется, как высокомодернистский проект социального переусройства. И хотя книга претендует на критику именно государства, что понятно для анархиста, мне кажется, в основном в ней критикуется, в кантовском смысле критики, сама современная наука, в ее претензии на единоличное обладание знанием. И во многом строящая свое преимущество на бинарном противопоставлении “отсталому”, “традиционному” практическому знанию. Это касается конечно не всей науки а больше именно попыткам преобразования общества на научном основании. Очень интересно, дает взгляд немного с другой стороны (по крайней мере для меня). Но, мне кажется, и у автора имеются некоторые предустановки, которые, наверное тоже следует покритиковать на предмет области применимости.
я очень люблю вирджинию вулф, и вот, это четвертая ее вещь, которую я прочитала. как пишут в вики, сатирическая, легко читаемая и пр. и да, так она и начинается, иронично, скользя по стилям (намного изящнее господина джойса) легко, прекрасно, с сарказмом, но и с сочувствием к героям и к читателю. все как я люблю. но к концу, боже мой, в конце это та самая текучая вулф, настолько глубокая и восхитительная, что я не могу понять, как можно так писать. жизнь, время, природа, литература и снова жизнь. жизнь. жизнь.
